1. Фредерик Шопен является создателем жанра инструментальной баллады. Первая баллада была написана во время Польского восстания 1830-1831 гг. В ней Шопен говорит о борьбе за свободу польского народа, сопереживает ему, борется вместе с ним и сокрушается о судьбе своей родины. По прошествии многих лет этому произведению суждено будет стать одним из символов борьбы с фашистским режимом и в дальнейшем – с любым насилием в целом.

Вступление в балладе служит своего рода прологом. В нем Софроницкий выступает в роли древнего сказителя, он рассказывает об истории польского народа и о его сложной судьбе. Действительно, в этих семи тактах, сказанных в его исполнении с глубокой болью и затаенной скорбью, уже становится ясен конфликт и трагизм данного произведения. Вступление звучит строго, широко, без каких-либо замедлений. Термин pesante (тяжеловесно, подчеркнуто) в редакции И. Падеревского как нельзя лучше подходит для характеристики исполнения Софроницкого. В его игре чувствуется глубокая связь со славянскими корнями, и этот факт придает музыке Шопена новое прочтение, дает возможность увидеть новые краски в художественно-образной палитре сочинения.

В непрерывном процессе музыкального развития раскрывается поэтический замысел баллады: в строгой последовательности развертывается длинная цепь повествования, берущего начало в светлых лирических образах как воспоминание о прекрасном прошлом и завершающегося трагической катастрофой в настоящем. Интенсивность процесса развития, емкость музыкальных образов, многозначность жанровых связей позволили вместить целую эпопею в сжатую одночастную форму баллады.

Интерпретация В. Софроницкого полна интимности и близости к основе переживаний композитора. После прослушивания остается ощущение скорби и глубокой утраты. Софроницкий, поражает своей широтой высказывания, он – музыкант колоссального масштаба и глубины, и, безусловно, один из величайших исполнителей музыки Шопена.

2. Если бы меня попросили назвать произведения, которые максимально полно выражают все музыкальное наследие, я бы остановился на Втором и Третьем концертах Сергея Васильевича Рахманинова.

Собственно, для меня его концерты являются синонимами слова «музыка». Каждая интонация, более того, каждая нота – это откровение. Рахманинов – это Бах своего времени. Времени, когда фигура композитора такого масштаба могла существовать и выражать себя в окружающем мире столь же масштабно. Времени, еще не уничтоженном массовой культурой. Рахманинов – последний русский композитор-романтик, после него будут хаос и неуемные и, как мне кажется, по большей части пустые попытки многих композиторов авангардной музыки превзойти классическую традицию, но я верю, что спустя почти сто лет мы снова возвращаемся к естеству музыки, к ее образному языку, к мелодии, и однажды по-другому сможем вступить в новую эпоху Возрождения.

Впервые я услышал Второй концерт в 11 лет именно в исполнении Эрла Уайлда. В дальнейшем я не раз слушал его вживую и в записи, в интерпретациях других великих мастеров, но именно это исполнение поразило меня своей особой мощью и проникновенностью, удивительно выстроенным балансом между оркестром и солистом, гармонией их тончайшего взаимодействия, интонационной рельефностью, отсутствием искусственного пафоса, который нередко прослеживается в исполнении других пианистов. Особенно стоить отметить непрерывное движение, то стремительное, то вдруг плавное и созерцательное, но перманентное, это движение значительно усиливает эффект присутствия и обогащает повествование особой энергией.

3. В трактовке Пьера Булеза эта симфоническая работа Клода Дебюсси приобретает значительные отличия, затрагивающие ее художественно-образное содержание, по сравнению с другими интерпретациями сочинений композитора-импрессиониста, в том числе и фортепианных. Булез как бы меняет угол зрения, демонстрируя нам не расплывчатые мазки кисти и неясные очертания морского пейзажа, застывшего в тумане, а особую четкость и аналитическую ясность картины. Кливлендский оркестр помогает дирижеру в этом, со свойственной ему особой технической точностью в штрихах. Булез показывает нам другого Дебюсси. При этом возникает удивительный эффект наслаивания двух личностей, двух фигур – самого Дебюсси и Дебюсси Булеза. И мы можем наблюдать рождение новых музыкальных смыслов.

Дебюсси как-то сказал, что «музыка – как раз то искусство, которое ближе всего к природе... Только музыканты обладают преимуществом уловить всю поэзию ночи и дня, земли и неба, воссоздать их атмосферу и ритмически передать их необъятную пульсацию». А море он считал самым музыкальным явлением на планете.

И я думаю, что это так. Симфонические эскизы «Море» Дебюсси стали для меня открытием в то время, когда я работал над написанием своего второго альбома «На побережье», который посвятил Черному морю.

4. Это произведение – молитва по своей сути. Хотя, безусловно, и весь Крымский период творчества Алемдара Сабитовича Караманова, выдающегося композитора и моего земляка, можно также назвать молитвой в связи с его глубоким обращением к вере и мистицизму. В «Аве Марии» Караманова есть отсылки к одноименным произведениям Каччини, Баха-Гуно, Шуберта, и они, разумеется, не случайны. Алемдар Сабитович как бы объединяет голоса великих композиторов прошлого, писавших на эту тему, и в своем произведении открывает для нас уже молитву современного человека, говорящего с нами о нашем же времени. Надо сказать, что именно это произведение стало для меня дверью в весь невообразимый, живой космос творчества Караманова.

К большому сожалению, мне не довелось знать Алемдара Сабитовича лично, но мы в разное время сотрудничали с одним и тем же дирижером – Народным артистом Украины Николаем Ивановичем Антоненко, а моя мать училась вместе с его дочерью в музыкальном училище.

5. Мне довелось присутствовать на этом концерте во время моих гастролей по Германии в декабре прошлого года. Надо отдельно сказать об удивительной акустике зала Кельнской филармонии. Она поражает, возникает ощущение нахождения в храме, звук там обретает крылья. Это в значительной степени усиливает восприятие церковной музыки.

Месса ми минор Брукнера написана в добарочной стилистике, это одно из выдающихся произведений духовной музыки XIX века, прежде всего оно поражает своим неповторимым полифонизмом и особой возвышенностью.

В этой мессе Брукнер стремится возродить христианскую духовную музыку и ее старинные традиции. Он руководствуется идеями цецилианского движения. Этими идеями во многом диктуется его выбор инструментов в оркестре: месса написана для хора с духовым оркестром (который имитирует звучание органа), а не с преобладавшим в ту эпоху симфоническим оркестром. В целом, Брукнер, композитор XIX века, стремится вернуть музыке ее духовную составляющую, возродить григорианский хорал.

Многое в этой мессе идет от Палестрины и Венской классической школы, при этом стоит отметить, как Брукнер ищет новые краски в области гармонии, соединяет традиции прошлых эпох и романтического стиля.

6. Это единственный концерт в творчестве композитора, но в нем – целая вселенная, безусловно, это вершина фортепианного творчества Эдварда Грига. Монументальность, соединенная с нежностью летнего скандинавского дня. Мелодика норвежского фольклора. Волнующие воображение пейзажи северной природы.

Эмиль Гилельс – музыкант величайшего дарования, он становится проводником в удивительный мир образов и грез этой живой вселенной.

Мне очень близок по духу этот концерт, я играл его на своем выпускном экзамене. Он очень много мне дал в профессиональном плане и глубоко пустил свои корни в моем сердце.

Оригинал статьи: https://zen.yandex.ru/media/id/5e4421b05de562789d7...